Космическая трилогия [сборник] - Клайв Льюис

Теперь — к тому из ваших вопросов, что раздражает меня больше всего: «Может быть Эликан, описывая эльдилов, смешивает понятия бестелесности и высшего существа?» Нет. Смешиваете вы. Он сказал две вещи: что у эльдилов тела отличаются от тел всех животных планеты и что они превосходят всех разумом. Ни он, ни кто другой на Малакандре никогда не смешивал одно утверждение с другим и никогда не выводил одно из другого. На самом деле у меня есть основания думать, что существуют еще иррациональные животные с эльдиловым типом тела (помните «воздушных зверей» Чосера?).

Интересно знать, обойдете ли вы благоразумно проблему речи эльдилов? Я согласен, что если упоминать об этом в сцене суда в Мельдилорне, то это повредит рассказу, но, конечно, у многих читателей хватит соображения спросить, как же эльдилы, которые, по всей видимости, не слышат, могут разговаривать. И в самом деле, мы должны признать, что этого не знаем, но разве не нужно сказать это читателю? Я изложил Дж. — единственному из ученых, кому я доверяю, — вашу теорию о том, что у них могут быть инструменты и даже органы, воздействующие на воздух вокруг и таким образом издающие звуки опосредованно, но он, кажется, не очень-то этим воодушевился. Ему представляется более вероятным, что они непосредственно воздействуют на уши тех, с кем «говорят». Это звучит довольно непросто… конечно, не нужно забывать, что мы фактически ничего не знаем о форме и размерах эльдила и даже о его взаимоотношении с пространством (нашим пространством) вообще. И в самом деле, хочется еще раз повторить, что мы фактически почти ничего о них не знаем. Как и вы, я не могу не стараться привязать их к тому, что есть в земной традиции, — богам, ангелам, феям. Но у нас нет данных. Когда я пытался дать Уарсе представление о христианской ангелологии, он, по всей видимости, рассматривал наших «ангелов» как нечто отличное от себя. Но имел ли он в виду, что это другие существа, или только что это какая-то специальная каста воинов (ведь наша бедная старушка Земля оказалась во Вселенной чем-то вроде полигона), не знаю.

Почему же нужно опускать мой рассказ о том, как заело заслонку перед нашим приземлением на Малакандре? Без этого ваше описание наших страданий от обилия света на пути обратно вызывает законный вопрос: «Почему же они не закрыли заслонки?» Я не верю в вашу теорию о том, что «читатели никогда не замечают таких вещей». Уверен, что я бы заметил.

Я бы хотел, чтобы вы вставили в книгу две сцены; все равно — они врезались в мою память. Когда я закрываю глаза, передо мной всегда встает либо одна, либо другая.

Одна из них — это малакандрийское небо утром: бледно-голубое, такое бледное, что теперь, когда я все больше привыкаю к земному небу, мне кажется оно почти белым. На его фоне находящиеся вблизи верхушки гигантских сорняков — вы бы назвали их «деревьями» — кажутся черными, но вдалеке, за милями ослепительно синей воды, леса более отдаленные — акварельно-багровы. Тени на бледной лесной земле вокруг меня похожи на тени на снегу. Передо мной проходят фигуры: утонченные, но при этом гигантские формы, черные и гладкие, как бы ожившие высокие шляпы; громадные круглые головы, насаженные на гибкие стеблеобразные тела, делают их похожими на черные тюльпаны. Они поют и спускаются к берегу озера. Музыка своей вибрацией наполняет лес, хотя она так тиха, что я с трудом ее слышу: как будто смутные звуки органа. Некоторые уплывают, но большинство остается. Делается это медленно: это не просто отплытие, а какая-то церемония. И правда, это похороны хросса. Эти трое в серых масках, которых посадили в лодки, отправляются в Мельдилорн умирать. Ведь в том мире никто не умирает до срока, кроме тех, кого берет себе хнакра. Все проживают полностью срок, выпавший их роду, и смерть у них предсказуема, как у нас рождение. Вся деревня знала, что эти трое умрут в этом году, в этом месяце; легко было предвидеть даже, что умрут они на этой неделе. И вот они отходят, чтобы получить последний совет Уарсы, умереть и быть «развоплощенными» им. Трупы, в прямом смысле, просуществуют лишь несколько минут; на Малакандре нет гробов, могильщиков, кладбищ, гробовщиков. При их уходе долина торжественна, но нет признаков горькой печали. Они не сомневаются в своем бессмертии, и друзья-ровесники остаются неразлучны. Вы оставляете мир так же, как и входили в него, вместе с «одногодками». Смерти не предшествует страх, и за ней не следует разложение.

Другая сцена — ночная. Я вижу, как я купаюсь с Хьои в теплом озере. Он смеется тому, как неловко я плаваю; мне, привыкшему к более тяжелому миру, трудно достаточно погрузиться в воду, чтобы хоть чуть-чуть продвинуться вперед. И тут я вижу ночное небо. Большая часть его похожа на наше, хотя глубины темнее, а звезды — ярче; но на западе происходит нечто такое, чего никакая земная аналогия не поможет вам представить. Вообразите себе увеличенный Млечный Путь — Млечный Путь через самый мощный телескоп в самую ясную ночь. А теперь представьте его не проходящим по середине неба, а восходящим, как созвездие за вершинами гор — ослепительное ожерелье огней, сверкающих, как планеты, медленно поднимается вверх, пока не заполнит пятую часть неба и не оставит за собой черный пояс, отделяющий его от горизонта. На него нельзя смотреть долго, оно слишком яркое, но это только начало. Будет что-то еще. Над харандрой свечение, как при восходе луны. «Ахихра!» — кричит Хьои, и из темноты вокруг нас ему отвечают другие отрывистые голоса. Вот теперь встает настоящий царь ночи, он осторожно пробирается через странную западную галактику, и огни ее становятся тусклыми по сравнению с его огнями. Я отвожу взгляд, потому что маленький диск гораздо ярче, чем луна, когда она всего ослепительнее. Весь хандрамит купается в бесцветном свете; я могу сосчитать все лесные стволы на той стороне озера; я вижу, что ногти у меня обломанные и грязные. И теперь я догадываюсь, что я увидел Юпитер, поднимающийся над астероидами, на сорок миллионов миль ближе, чем когда-либо видели земные глаза. Но малакандрийцы сказали бы «среди астероидов», потому что у них странный обычай иногда выворачивать наизнанку Солнечную систему. Они называют астероиды «танцорами на пороге Великих Миров»; Великие Миры — это планеты, как сказали бы мы, «помимо» или «вне» астероидов. Глундандра (Юпитер) из них самая большая и имеет в малакандрийском мышлении важное значение, которое я не могу понять. Он — «центр», «великий Мельдилорн», «трон» и «праздник». Им, конечно, прекрасно известно, что он необитаем, по крайней мере, там нет животных планетарного типа; и у них, разумеется, нет языческих побуждений населить кем-то Малельдил. Но с Юпитером связан кто-то или что-то очень важное; как всегда, «серони знают». Но они мне никогда не рассказывали. Наверное, лучший к этому комментарий — из автора, о котором я вам говорил: «Ибо верно сказано о великом Африканусе, что он никогда не был менее одинок, чем когда был одинок, поэтому в нашей философии ни одна из частей внутри Вселенной не может быть названа менее отъединенной, чем та, которую именует отъединенной чернь, ибо отсутствие людей и зверей означает лишь большую населенность другими высшими существами».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});